Все расхищено, предано, продано,
Черной смерти мелькало крыло,
Все голодной тоскою изглодано,
Отчего же нам стало светло?

Днем дыханьями веет вишневыми
Небывалый под городом лес,
Ночью блещет созвездьями новыми
Глубь прозрачных июльских небес, -

И так близко подходит чудесное
К развалившимся грязным домам,
Никому, никому неизвестное,
Но от века желанное нам.

Анна АХМАТОВА

После болезни и затишья снова заштормило меня, так духовные потребности стали несовместны с физическими возможностями. В Гиперборею нельзя, просто забрести куда глаза глядят, а потом выбираться на пределе возможностей из бескрайних прелестей любимой Руси - опасно: так Доктор говорит и я ему верю. В огороде богатом и то поковыряться нельзя, мытьё полов заканчивается лёгким обмороком. Писать вот об этом не стыдно, стыдно, что нельзя. А вот любить можно и ни болезнь, ни смерть даже этого вот извечного закона жизни не отменит. И Ахматову читать можно на разрыв сердца - ничего не станется. Или в давней нашей игре в угадайки. Беру её томик внезапно дрогнувшей рукой, раскрываю...Да вот же оно, как про меня писано! До чего хороши такие вечера, когда нет ни инета, ни света - свеча и Ахматова, кресло, халат и травничек, спроворенный на костерке у крыльца. Сидишь на крылечке и млеешь. Надранная в полутьме смородина особо кислит и придаёт вместе с мятой немыслимую духмяность чаю в почти литровой чайной чашке. И Ахматова тут, на крылечке, под безумные в своей красоте соловьиные трели, зябко вздрагивая от постреливания толстой церковной свечи, заливающей ароматом вощины уделы подворья, вещает из полумрака то, что известно только нам двоим...и ещё одной феечке. Как жи-и-ить хочется...