О чем бы не писал Волошин в "русском" крымском периоде, везде витает в его многомерностях магическая любовь под колдовским небом Киммерии. И знание - щедро разлитое в запаснике гиперборейской цивилизации, не случайно Спаситель провёл на Балканах и в Крыму большую часть времени из того "неизвестного", что пробыл он у гиперборейских волхвов.
Крымская земля была когда-то оживленным перекрестком, на котором сталкивались или смешивались различные культуры, но их вековые наслоения почти стерлись с ее поверхности. Для Волошина сам пейзаж Крыма был монументом его уникальной истории, и человеческой, и природной. Среди холмов и горных грядушек он зрил невидимое глазу и умел рассказывать о своей Киммерии так, как никто другой. В его откровениях события древней истории и мифологии понимались так ясно, словно о них вспоминал очевидец.

Доселе грезят берега мои
Смоленые ахейские ладьи,
И мертвых кличет голос Одиссея…

На этой чудной земле Волошин создал новый уникальный очаг культуры — Дом Поэта, как монахи-пустынники своими трудами и молитвами превращали безвестный уголок земли в новый центр духовного притяжения.
О Волошине-коктебельце, как ранее о Волошине-парижанине, складывались легенды. Как его только не называли: и Зевсом, и Орфеем, и фавном… «Хитон» и полынный веночек на волосах поэта вспоминают почти все посетители его Дома (что касается веночка, то это была, по свидетельству Марины Цветаевой, «насущная необходимость, принимаемая дураками за стилизацию»). Наделяя Волошина «мифологическими» чертами, многие обращали внимание только на сказочную сторону «мифа», но она была лишь внешним выражением глубокого стремления поэта жить в соответствии с вечными природными и космическими законами. Так и в «Corona astralis» изысканная, замкнутая в кольцо форма может напомнить о цикличности бытия, явленном в миссии Христа, и о том, что среди разрозненных, неоконченных или забытых строк нашей жизни есть главные, наполненные особо важным для нас смыслом. Я уже писал здесь и здесь о великом "венке" Волошина. Продолжим тему и вернёмся к уникальному творению мага.
Вот то, о чём писал я в коментарии к прошлому сонету из венка Волошина: это не находка Волошина и уж, тем более, не моя. Ещё древние арии представляли Троицу первоосновы не просто как Один в Трёх, но и ещё динамический процесс воссоздания себя в Боге, а значит - в Любви. У ариев Вышень есть созидатель Единства и гармонии в мире и человеке - атмане. Но единый трансцендентный мир непознаваем, чтобы его познать через имманентность иллюзий (майя) и неведения (авидья), Брахман (Бог в человеке-атмане) идёт на тяжкую жертву развоплощения, а разрушителем личности выступает Шива. Познав этот грешный и иллюзорный мир путём создания себя в Брахмане освобождением от иллюзий и невежества тяжким духовным трудом, человек-атман идентифицирует себя с Богом в себе, восклицая: "Я есть Брахман, я бессмертен". Такова эта Троичность, когда человек-творец развоплощает мир и себя для будущей манифестации себя как высшего существа. При этом Вышень в нём творит, Шива разрушает, а самое интересное - Брахман-атман: он и сам процесс и над процессом. Так ведическая Троица поставила первая и единственная из богомировоззренческих доктрин в центр мира не Бога, но - Человека!
Иисус, получивший это знание от арийских волхвов на Балканах, всегда ясно давал ученикам в своём учении не только понимание вот этой зыбкой границы созидание-развоплощение, коей в дольнем мире является смерть, но и преодаление её власти во славу бессмертия: "...верю в воскресение из мертвых и жизнь будущего века" заканчивается символ Веры молитвы "Верую".
Знал это и Волошин и вот как описал он эту границу на изломе бытия.

Тому, кто жив и брошен в темный склеп,
Видны края расписанной гробницы:
И Солнца челн, богов подземных лица,
И строй земли: в полях маис и хлеб,

Быки идут, жнет серп, бьет колос цеп,
В реке плоты, спит зверь, вьют гнезда птицы,
Так видит он из складок плащаницы
И смену дней, и ход людских судеб.

Без радости, без слез, без сожаленья
Следить людей напрасные волненья,
Без темных дум, без мысли "почему?",

Вне бытия, вне воли, вне желанья,
Вкусив покой, неведомый тому,
Кому земля — священный край изгнанья.

Максимилиан ВОЛОШИН,«Corona astralis»

В своём бессмертном венке, в 11-м сонете, он продолжает божественно-земную тему на уровне сущности бессмертия и размышления у его порога, как некогда в Lunaria.