Издевательское игнорирование Валей этого зачина темы, как и продолжения феечкиных сказок не даёт мне основания и настроя на прекращение рассказа о гениальном творении киммерийского мага ввиду того, что он скверно (17 раз) цитируется, "понравился" всего 22-м и, вероятно, плохо понимается читателем. Дело вкуса Вали или отсутствия такового, но я продолжу: мне ещё много есть что сказать, если только я вас не утомил.
Созданный 35-летним Волошиным цикл «Corona astralis» («Звездный венок») — это венок сонетов, редкая в русской поэзии форма. Четырнадцать стихотворений переплетаются, точно звенья венца: последняя строка, как я уже писал, каждого предшествующего сонета является и первой строкой следующего. Последнее стихотворение замыкает круг, возвращая читателя к началу, и, подобно бриллианту в венце, сияет пятнадцатый сонет-магистрал, состоящий из первых строк всех четырнадцати стихотворений. В этом сонете заключен смысловой стержень всего венка.
Изысканная и требующая великого мастерства поэтическая форма венка сонетов отсылает нас с вами к европейской поэзии: Данте, Петрарка, Шекспир… И напоминает облик того Волошина: более европейца с виду, чем русского, а его поэзия — излишне, эстетской и искусно сделанной, но не творением. Религиозно-мистический смысл сонетов оставался малопонятен читателям. Но вернёмся ко 2-му сонету венка, так удивительно совпавшему с новым этапом моего духовного роста.
Я только что прошёл одно из первых испытаний духа и вторая часть венка осмысливалась мной с позиции вновь полученного духовного опыта. Я и сам тогда осмелился написать сонет, а раньше и коротенькие ямбы, но разве обо мне речь?! Читаем 2-й сонет венка.

Закрыт нам путь проверенных орбит,
Нарушен лад молитвенного строя...
Земным богам земные храмы строя,
Нас жрец земли земле не причастит.

Безумьем снов скитальный дух повит.
Как пчелы мы, отставшие от роя!..
Мы беглецы, и сзади наша Троя,
И зарево наш парус багрянит.

Дыханьем бурь таинственно влекомы,
По свиткам троп, по росстаням дорог
Стремимся мы. Суров наш путь и строг.

И пусть кругом грохочут глухо громы,
Пусть веет вихрь сомнений и обид, —
Явь наших снов земля не истребит!

Максимилиан ВОЛОШИН,«Corona astralis»

В самом Волошине было нечто магическое. Довольно вспомнить декларацию из одного волошинского стихотворения: «близкий всем, всему чужой». Талантливый и глубоко эрудированный, он обладал особым даром понимать природу и людей. Он мог предвидеть будущее, умел читать по руке и утишать боль, дружил с камнями, словом усмирял диких собак и однажды прекратил пожар в своем доме, просто заговорив огонь! Он никогда не раздражался, не выходил из себя, никогда ни с кем не ссорился и никого не осуждал. Он считал себя «безусловно счастливым человеком» и всю жизнь оставался по-детски радостным. Он раздаривал свои рисунки и стихи и делился всем, что имел: деньгами, временем, знаниями, дружбой.
Волошина так и тянет назвать миротворцем. Он создавал мир и братство даже там, где они тонули в крови гражданки, спасая тех и других. И он вдохновенно «творил миры». Как и другие символисты, он выделял бессмертное в жизни и в человеке, связывая пестрое и преходящее с вечным. Таковым вечным была для него Любовь.
Каждое звено этого уникального творения киммерийского отшельника требует отдельного осмысления, чтобы увидеть это. Да вот вечная погруженность в тему любви земной на космический масштаб сонетов не может настроить никак. В вечерние часы любовь и её прекрасные служительницы ждут отзвука в душе, а не феерической панорамы мира запредельного. А поскольку любовь в этом сонете только предвидится после побед на суровом пути, мы с вами сегодня просто наслаждаемся "серебряным" Волошиным. Ведь это чудо даже в ряду провидческих всплесков волошинского гения отличается просто филигранной отточенностью слова и смысла, чем монументальный певец арийского Космоса далеко не всегда себя озадачивал, полагая, что арийскую многомерность можно и должно домысливать. И я часто соглашался с ним.
Но вот тут - что сказано, то - сказано!
Бережно распуская тугую спираль мироздания, он в третьем и четвёртом набирает мощь ожидания любви и непростой подготовки к ней, Космической ипостаси человека, вернувшегося к первозданности, а в пятой мы через отголоски орфических мистерий и гениальных прозрений Данте вплотную подходим к той ошеломительной трактовке Любви, что предлагает нам далее Волошин!