Надобно задним числом заметить, что за всё время сборов меня с новым моим наставником Николой и его внуком Влахом, детиной прямо из былин, не раз доставали, правда - по мелочам. И всё же чуялось: кому-то шибко не по нутру наше предприятие. Среди хлопот от этого ведения отмахивались, сваливая на спешку. Позади быстрые сборы и вокзал, где нас всё-таки достали всерьёз.
Не ошибся я в своём провиденье, и дело, по всему, выходило важное, коли ЭТИ решились на открытое нападение. А понесли меж тем урон: моральный и физический. Особо унизила Натка, достав одного алюминиевым веслом, отчего на вокзале был изрядный звон, из озорства усиленный мною, уже постигшим азы резонанса, до гула. Толпа, ничего не поняв и полагая шутку, веселилась, Натка повторила одному из недоумков с оттягом по хребту. Звон вышел совсем уж неприличный, а я, развеселясь, довёл его до трезвона, рассыпав дробью по перронам. В это же время Влах с Николой под шумок, короткими тычками в нервные узлы, вырубали и отводили в шоке к лавочкам нерадивых вояк, не успевших удрать. И тихонько рассаживали их в естественных позах. Народ этого как бы не видел и всё обошлось.
Но, доехав до Оленегорска, и ещё четыре часа покружив на автобусе среди заповеданных гор Ловозёрских тундр, о происшествии на вокзале и думать забыли. Как оказалось - зря. Впрочем, к Николе это, похоже, не относилось, но тогда я ещё плохо чувствовал своего нового Наставника и после Отче не очень его жаловал: только из неукоснительных правил Традиции. Так или иначе, к вечеру четвёртого дня малый собор вкушал от походной жизни и распевал гимны.