БАЛЬМОНТУ

1

В золотистой дали
облака, как рубины,—
облака, как рубины, прошли,
как тяжелые, красные льдины.

Но зеркальную гладь
пелена из туманов закрыла,
и душа неземную печать
тех огней — сохранила.

И, закрытые тьмой,
горизонтов сомкнулись объятья.
Ты сказал: "Океан голубой
еще с нами, о братья!"

Не бояся луны,
прожигавшей туманные сети,
улыбались — священной весны
все задумчиво грустные дети.

Древний хаос, как встарь,
в душу крался смятеньем неясным.
И луна, как фонарь,
озаряла нас отсветом красным.

Но ты руку воздел к небесам
и тонул в ликовании мира.
И заластился к нам
голубеющий бархат эфира.

2

Огонечки небесных свечей
снова борются с горестным мраком.
И ручей
чуть сверкает серебряным знаком.

О поэт — говори
о неслышном полете столетий.
Голубые восторги твои
ловят дети.

Говори о безумье миров,
завертевшихся в танцах,
о смеющейся грусти веков,
о пьянящих багрянцах.

Говори
о полете столетий.
Голубые восторги твои
чутко слышат притихшие дети.

Говори...

3

Поэт,— ты не понят людьми.
В глазах не сияет беспечность.
Глаза к небесам подними:
с тобой бирюзовая Вечность.

С тобой, над тобою она,
ласкает, целует беззвучно.
Омыта лазурью, весна
над ухом звенит однозвучно,
С тобой, над тобою она.
Ласкает, целует беззвучно.

Хоть те же всё люди кругом,
ты — вечный, свободный, могучий.
О, смейся и плачь: в голубом,
как бисер, рассыпаны тучи.

Закат догорел полосой,
огонь там для сердца не нужен:
там матовой, узкой каймой
протянута нитка жемчужин.
Там матовой, узкой каймой
протянута нитка жемчужин.

Валерий Брюсов

В предыдущем представлении троицы великих "серебряных" о моём любимом Бальмонте высказался Волошин. И вот - Брюсов! Чудное всё-таки время - "Серебряный век". Но даже в нём Бальмонт стоит особняком. Человек уникальной и тяжелейшей судьбы. Я уже писал тут, как в разгар салонной славы он убегает с Дегановым, владельцем лесозавода в Карелии и яхты на Ловозере в...Гиперборею! Едва не погибает на Ловозере в шторм, которыми озеро так славится: я сам на себе испытал их с дюжину раз. На лбу у него остаётся на всю жизнь шрам, который романтические дамы принимают за знак тайного поединка. Но это всё были приключения плоти. Какое уж там знание получил в Гиперборее Бальмонт, но получил несомненно: Гиперборея без этого не отпускает, если вообще отпускает. В салоны вернулся совершенно другой человек: просветлённый и напоённый ароматом мудрости.
И первым это отметил именно Брюсов. "Его демонизировали за редкую внешность и неуступчивость в вопросах чести, а он был ближе всех нас к небесам". Я ещё расскажу вам об этом непонятом гении, прошедшем все круги ада, тюрьмы, голод и нищету, но не сломленном в своей бесконечной правде ни большевиками, ни обстоятельствами, ни самой Судьбой, сумевшей лишь заключить с ним только им одним известный договор. Чудный и трагический "серебряный"...
Зря туда только всяких Маяковских с Чёрными записывают: не оттуда они...
Можно представить, что Саша Чёрный Блоку оду посвящает? Или тот же Есенин - Маяковскому? Правильно!
Когда Маяковский в 1916 году вдруг был признан лучшим в троице Северянин, Есенин и Маяковский, Есенин буквально взорвался эпиграммой:

Тоже мне, поэт московский
Х..., Владимир Маяковский

Н-да...