Лада… Ангелы вострубили… Небесные врата...
Сознание возвращается вспышками жёлтых точек ослепительного света на бордовом. Бесконечность, вечность, голубые звёзды в слезах. Это Лада: Снегурочка услышала песнь Леля и плачет. Не надо, нельзя.
– Снегурочка, – я не узнаю свой голос, – не плачь, растаешь.
Она не поняла, ей тревожно, наклоняется. Шепчу: «Растаешь». Она поняла, наконец, смеётся сквозь слёзы.
– Лежи, Лель задрипаный.
Я лежу на жёстком, в дальнем углу ангел в белых одеждах устремлён ввысь и ещё один совсем рядом – у него звёздные глаза. Это уже не тот недосягаемый ангел Рода на берегу Дона. Ангелы не плачут. Этот - плачет… Две капельки падают прямо мне на губы. Они солёные – это точно слёзы. Голубые звёздочки совсем рядом. Солёная влага щиплет распухшую от мундштука губу и нежные губы бережно собирают её. Это Лада, у неё не ледяные губы Снегурочки: нежные. Я не ведаю, что бормочу вслух.
– Лада, ты поняла и сыграла арийский гимн, мы теперь связаны тайной. Тёплые губы в ответ становятся горячими, потом пылающими, сладко кружится голова и захвадывает дух. Теперь я знаю вкус настоящего поцелуя и это тоже тайна: моя и Лады.
– Ну, и как там, на небесах? – Я поднимаю взор туда, где знакомый и родной голос дребезжит с ехидцей. Это Наставник.
– Я чай, головкой не поехал наш-то?! – подмигивает он Ладе.
– А то там, у трона Твастыря, всяко бывает. Завари-ка девонька травничку, да слезки утри – пронесло.
– Наставник, где я?
– На подворье, в келейке игумена. Сейчас травки попьешь – и домой.
– А гимн, что гимн? Или это тоже – бред?!
– Да уж лучше бы бред. Большие силы ты задел, теперь держись. Но – силён, горжусь!