То знание ценно, которое острой иголкой прочерчено по душе.
Василий РОЗАНОВ «Опавшие листья», Короб первый.

В тот год Пелагия, моя бабушка, отправилась вместе с дочкой через пол России – поправить могилку мужа, бывшего батюшки Бийского прихода. Так начинается для вас, а для меня лишь продолжилась история моего древнего рода. Мой предок из пластунов, казачьих «ниндзя», воевал с Ермоловым и сгинул на Кавказе, а его дочь Анну взял в свой дом за красоту и род Ян Вишневецкий. Предок Яна, Дмитрий II Вышняветский (так звали их издревле), свой род считал от Вышеня. И был к тому же князем дома Рюрика. Он подался в Запорожскую Сечь, как только Иоанн VIII Палеолог на Флорентийском соборе бросил Русь под ноги литовско-польским католикам Ягеллонам, а Василий II с битой Ордой сладил из Руси Залесской Московское княжество – жалкую пародию на «Третий Рим».
Из дома великих князей – в казаки! За веру, как позже уйдут за веру его потомки на Тропы. Любовь Анны (Яны) и Яна соединила древние роды в Пелагии, выросшей красивой, в мать, девушкой. После Смольного института её выдали за отца Валериана, а вскоре – высылка на Алтай. Этап подорвал здоровье иерея и Пелагия осталась с тайной рождения, но не исповеди матери зятю, а исключительно розыска самого благочинного, узнавшего о её роде всё и даже более. Ссыльный земляк Дмитрий предложил заботу и любовь и Пелагия помалу ожила. Перед войной они вернулись на Дон, в Ростов, уже с дочерью.
На фронт бывшего ссыльного отпустили только в 42-м, когда было совсем худо. Пуля снайпера нашла его на танковой броне в день Победы в Праге. Так и не успевшего узаконить отношения с Пелагией и отцовство.
И теперь Пелагия сидела в знакомой трапезной, отец Андрей с матушкой потчевали её разносолами, а дочь Ольга шепталась с их сыном. Он был старше на пять лет, воевал, закончил войну без единой царапины. Хотя прошёл её до Вены связистом на передовой и имел 14 наград, из которых два ордена Красной Звезды и два – Славы! Окончил истфак университета, теперь ждала практика и возвращение на родину в Ростов. Земляки!
Конечно же, Пелагию с дочерью никуда не отпустили. Отец с мамой вскоре часа не могли побыть врозь и через две недели обвенчались тайно от государства (отца на фронте приняли в партию) и с благословения родителей. Пелагия с дочерью уезжали, а отца ждали в Ростов к лету. Случилась редкой красоты семья. Через годы это было также очевидно, как и в первые месяцы. Уже венчанная жена, Ольга понесла их сына. И когда папа приехал в Ростов, их снова ждала разлука. Рожать решили у родни на Алтае: окрестить мальчика и свершить иные таинства. То, что будет мальчик и родится он на Покров, они знали.
Весы, знак Велеса, рождение на Покров Богородицы! Так Он был всегда рядом с их родом, принявшим как божественный дар родство с Вышенем и только как дань – кровь Рюриков.
Перед глазами ребёнка, впервые узревшими мир, старец в белом с витым посохом, филином, как у Васильева, пагоды, и, почти сразу купола Троице-Сергиевой лавры. Мальчика, кроху, привела сюда Пелагия. Я не мог помнить такое,… но помнил и знал. Из снов, которые видел и пересказывал с четырёх лет. Мама изумлялась, а бабушка истово крестилась и глазами удивительной голубизны, такими же, как у того старца, оглаживала внука с любовью:
– Господь не оставил…
Под небом Алтая, Стожарами Дона и коловоротом Медведицы зрели космические страсти, а я в это время помогал ласточкам строить гнездо: сидя на стремянке под крышей, совал птичий пух и былинки. Ласточки сердятся, щиплют палец, а я, малец, спорю и сую былинки. Чтобы оценить такое, надо знать, как относятся ласточки к гнезду.
Снизу зовёт мама: стремянка качается - не дай Бог. Бабушка добавляет маеты: «Оля, Бог с тобой, благодать, колы ластивки дитя примают (переходит на хохлацко-русский), не шебаршись». Гнездо готово, мир установлен. Через месяц я кормлю птенцов как старый приятель.
А ещё ночные бдения с бабушкой в храме. Она приезжала на страстную неделю. Таинство обрядов и её истовый шепот: «Проси, Он слышит». Я шептал молитвы, которые, имея редкую память, знал все, что слышал от неё. Она же на заутрене опять щекотала ухо старческим шепотком: «Проси, Он явит».
Полагают, что необычные люди в детстве должны страдать, что страдание укрепляет дух. Детство моё было любовь и вера, суть Бог и Правь. Бог есть Любовь, а вера есть высшее явление той Прави, что славили ещё арии. Православие вышло отсюда, иное Православие – от Апостолов.
Я впитал это с молоком матери, а постиг под звёздами Дона. А потом было жестокое нападение ниоткуда, операция, на которой сердце встало на двенадцать минут. И больничная койка у окна. Эта треть года сильно изменила меня. Внешне, для всех, я был всё тот же, только попавший в иные условия, мальчик – не более. Но астральное тело после проявления в Нави обрёло свойства совсем не детские. Благодаря чему стремление осознать мир таким, каким виделся он оттуда, превратилось из смутного, не вполне ещё осмысленного желания, в некую виртуальную анимацию многомерности. Преподаватели ездили оценивать мои школьные «знания» и днём я терпеливо листал учебники «по программе». Но после отбоя, лёжа у окна клиники факультетской хирургии мединститута и часами глядя на звёзды, светившие особенно в этой тихой, тёмной части старого парка, погружался в иное знание.
Тогда же вновь явился старец с витым вишнёвым посохом. Зрил его только я. Общение с ним, напоминавшее бесплотное парение между сном и явью и несущее новое знание, проявило ощущение бесплотности самого бытия. А также необъяснимую тоску у границы Яви и Нави: «Даруй ми зрети моя прегрешения». Это были и слова молитвы Великого поста и остерёг. Я уже мог провидеть то нападение тёмных сил, но упрямо не уступил сакки (дуновению смерти - санскр.), чего раньше не допускал, и ушёл в Навь. Так, однако, я буду поступать и впредь...