Я стремительно шёл по пути Прави, впереди ждала сакральная практика на Буяне, но меня упорно не желали оставить в покое. Бог дал мне тонкий слух и необычный по силе и звучанию голос, в верхах звеневший благовестом, а внизу сочный и глубокий альт. Петь начал рано, в хоре у деда, поставившего дыхание и Троицкий распев по древнему канону. С удовольствием пел и в школьном хоре и в храме, а вот петь соло не любил. С этого все и началось.
Парторг, Натан Наумович Хиль, принудил петь «Орлёнка» на Октябрь. Я внутри полыхнул детским гневом… и в рампе полопались софиты. Влетело Васе-электрику, якобы спутавшему фазы, но я, как и Натан Наумович, понял, в чём тут дело. Удалось одержать победу, но в церкви петь запретили.
Я снова взвился и неделю парторга секло статическое электричество: тупо изматывала липнущая к телу модная рубашка, треском и искрой били по нервам любые касания. Ну, а рукопожатия начальства были мукой. Я же вдумчиво изучал реакцию ТЕХ на каждый выпад. И тут они взялись за маму Оль.
Это была грубая ошибка, предтеча их будущих провалов. На годовой конференции маме не присудили всеми признаваемого первого места среди учителей начальных классов Ростова. Отданный в другие руки подарок, хрустальная ваза, под косым арийским крестом, сотворённым гневной детской рукой с выплеском энергии дох, раскололась, а розы завяли в руках дарителей. Затем гулко стали бить часы в зале и не унялись, пока я мысленно не заклинил анкер. Откуда-то прилетели голуби и загадили весь президиум. И, наконец, грохнул салют из лопающихся лампочек бронзовой люстры в актовом зале. Среди паники бабушка с трудом увела меня из полутёмной залы.


см.ранние коментарии!