Венеция

Золотая голубятня у воды,
Ласковой и млеюще зеленой;
Заметает ветерок соленый
Черных лодок узкие следы.
Столько нежных, странных лиц в толпе.
В каждой лавке яркие игрушки:
С книгой лев на вышитой подушке,
С книгой лев на мраморном столбе.
Как на древнем, выцветшем холсте,
Стынет небо тускло-голубое,
Но не тесно в этой тесноте,
И не душно в сырости и зное.

Анна АХМАТОВА

Дважды ездили Гумилёв с Ахматовой в Италию, но там Анна всея Руси, как и всякий внятный человек, отдыхала. Ей не был интересен Запад даже в лучших вариантах: думать и писать она могла всерьёз только о России и для России. Этого её настроения не поймут ни дореволюционные собратья по перу, ни более поздние "невозвращенцы": уехать она могла десяток раз, даже в жёсткие времена своей 1-й "гражданской смерти": власть сама подталкивала её к этому. Но она осталась...
Вернёмся, впрочем, к истокам её творчества, к этой жемчужно-лазурной вещице времён её внешнего мирского благополучия. Ни минуты млеющих восторгов, простое естество отдыха, да ещё маленький штришок к месту, где отдыхается: хорошо и по-русски. Сумела она уже тогда угадать то, до чего историки наши и, одним из первых Заболоцкий, докопаются в прямом и переносном смысле: Венеция и её обитатели венеды суть русичи. Не случайно стоит сей град на сваях из тысячелетней пермской лиственницы. И оттого уютно тут русской душе, даже тянущейся к пределам своим на берега Невы и Москвы.