***
И было так, как будто жизни звенья
Уж были порваны... успокоенье
Глубокое... и медленный отлив
Всех дум, всех сил... Я сознавал, что жив,
Лишь по дыханью трав и повилики.
Восход Луны встречали чаек клики...
А я тонул в холодном лунном сне,
В мерцающей лучистой глубине,
И на меня из влажной бездны плыли
Дожди комет, потоки звездной пыли...

Максимилиан ВОЛОШИН

Вынесло меня, однако, шибко побитого и нахлебавшегося воды, в тот самый единственный слив, памятный мне ещё по прошлым обносам. Здесь у меня был шанс отлежаться на каменистой косе, если зацеплюсь за скалистый гребень, разбивающий слив надвое: на жизнь и смерть - на буруны, уносящие в нижние пороги и пологий водоворот с прижимом к самому краю вожделенной косы. Я только что преодолел немыслимое, но это был не конец: бороться, бороться...
В голове шумело, мутило от воды, которой я нахватался в самом начале на метровых стояках, руки тряслись от дикого перенапряжения и не хотели держаться за скользкие выступы скального гребня: меня безжалостно стаскивало к буруну. И тогда, заплакав от досады на себя, такого маленького среди этой равнодушной стихии, я вцепился в очередной выступ зубами. От боли за ушами и у основания черепа помутилось сознание, но тотчас искра судороги пробила позвоночник до крестца,... и я ожил в который раз в эту сумасшедшую ночь, изогнулся червяком, судорожно скребанул несколько раз по плитам этой чортовой хребтины онемевшими руками и меня вывалило, наконец, мешком в ласковый водоворот прижима к косе. Через минуты я лежал на спине в песчанном намыве меж двух плит, со свистом втягивая запалёнными лёгкими ледяной воздух каньона, не в силах даже повернуться на бок.
Снова изумрудное сияние, пересыпанное звёздной пылью, раскачивало небосвод; смеялась чему-то бессердечная луна; и я засмеялся хрипло, сквозь всхлипы втягиваемого воздуха, которого по-прежнему не хватало, и смеялся, кудахтал, пока не закашлялся и окончательно не вернулся в действительность. Жив...