Я когда-то был сыном Земли,
Для меня маргаритки цвели,
Я во всем был похож на других,
Был в цепях заблуждений людских.

Но, земную печаль разлюбив,
Разлучен я с колосьями нив,
Я ушел от родимой межи,
За пределы - и правды, и лжи.

И в душе не возникнет упрек,
Я постиг в мимолетном намек,
Я услышал таинственный зов,
Бесконечность немых голосов.

Мне открылось, что Времени нет,
Что недвижны узоры планет,
Что Бессмертие к Смерти ведет,
Что за Смертью Бессмертие ждет.

Константин БАЛЬМОНТ


Сегодня я изменил режим и, встав с петухами, совершил свой километр с утреца под разгорающуюся зорю. Бодренько принял душ, просмотрел почту, написал кое-что и не кое-что, да и отправился вниз, на кухню. Там оба широченных окна выходят на солнечную сторону и вот Солнце, лениво поднимаясь золотисто-багряным диском в морозном мареве горизонта, вдруг хлестнуло по глазам и нервам таким великолепием вырвавшегося из вязкого рассветного тумана торжества Света, что сразу захотелось к Бальмонту: этим сокровищем души моей, ошеломительным магом любви и тайны, открыть для всех, как себе, нынешний день. Восторг распирал меня, снова обмишулившего болезнь и ощущающего токи сили, вливающейся в моё измученное тело всё менее изнуряющими прогулками под золото осени, первый несмелый снежок и гимны "серебряных". Именно и закончить славный вечерок намерен я на той же ноте, чтобы завтра приступить, помолясь, к продолжению феечкиного венка. И сыскал у него поразительно мудрую вещь.
У Бальмонта крайности граничат порой меж собой, как бы поддразнивая друг друга. То перед нами кудесник любви, то полный штормовых грёз странник, то вот, извольте, - Просветлённый. "Веды на ладони" - так воспринимается этот смелый и решительный набросок мирозданья, как бы предтечу его сакрального венка "Золотой обруч". Трудно предположить, что он слушал самхиты вживую, хоть от этого скитальца и переводчика полумира всего можно ждать. В Индии он провёл достаточно времени, а его умение погружаться в окружающее до полного растворения я отмечал ещё описывая недавно его гиперборейские подвиги. Эдгар По, сам великий мистик, чуть не свалился с коня, когда этот романтический русский с глубоким шрамом, более похожий на карибского корсара, начал на слух переводить его, Эдгара, новый сонет, который По, забывшись, бормотал в седле, раскачиваясь в зарослях chaparra. Веды на слух, конечно, сложнее и глубже, но, уходя от смысла, начинаешь вживаться в их внутреннюю суть первозвука, "услышанного свыше" в начале времени мудрецами риши...и Бальмонтом. Таковы они, "серебряные"...